Дорогой надежды [= Дорога надежды ] - Анн Голон

В ожидании, пока матросы кончат складывать на палубе багаж, спустят шлюпки и помогут пассажирам занять в них свои места — да каким пассажирам! Самим Раймону-Роже и Глорианде де Пейрак! — первые посланцы Голдсборо подплывали к кораблю и по веревочным лестницам и тросам карабкались на борт.

Среди них был энергичный и предприимчивый Марциал Берн, старший брат Северины, вместе со своей командой юных дозорных залива; не отставал от него верный шотландец Джордж Кроули, вечно хвастающийся тем, что он самым первым поселился в этом краю; вместе с ними спешил и старый вождь Массасава с целой флотилией индейцев, которые по обыкновению весь год обитали где-то в лесах, но, как только на горизонте показывался корабль под флагом Пейрака, они словно по мановению волшебной палочки выплывали изо всех бухточек, которыми были изрезаны берега залива.

Через несколько минут они уже окружали маленькие белые свертки, лежащие на руках заботливых кормилиц и служанок, и всеобщая суета на время прекратилась.

Наконец Анжелика смогла найти для себя тихий уголок и не без труда, но все-таки получила ответы на некоторые свои вопросы.

В одном все были единодушны. Осень, похоже, будет долгой, и ласковое солнце бабьего лета обещает светить до конца октября, а то и до середины ноября.

Значит, можно провести здесь целых две недели, не опасаясь, что, когда придет время возвращаться с маленькими принцами в Вапассу, заморозки застанут их врасплох.

Однако не обошлось без неприятностей. Корабль «Голдсборо», в июне покинувший порт приписки и взявший, как обычно, курс на Европу, еще не вернулся, равно как и маленькое судно «Ларошелец», выполнявшее особую, секретную, миссию в Средиземном море. Подобное опоздание было вполне допустимо, но Эриксон, капитан «Голдсборо», обычно быстро и точно совершал рейсы в Европу, так что все постепенно забыли, что он, как и другие капитаны, мог встретиться с пиратами, попасть в штиль или шторм. О кораблекрушении не думал никто, ибо совсем недавно дружественный голландский корсар, курсирующий в прибрежной зоне, сообщил жителям поселка, что видел, как судно, бросив якорь в одном из фиордов острова Руаяль, ожидало подхода менее быстроходного «Ларошельца», чтобы вместе обогнуть Новую Шотландию и вернуться в порт.

Оставалось надеяться, что они успеют прибыть до отправления экспедиции к верховьям Кеннебека, ибо ожидаемые корабли должны были привезти множество полезных грузов, крайне необходимых для зимовки, а также инструменты и продовольствие, и было бы обидно не успеть отправить их в Вапассу.

К тому же Марциал Берн собирался отбыть учиться в Гарвард. Его отец вовсе не желал, чтобы сынок стал одним из пиратов Французского залива. Из Гарварда юный Берн должен был отправиться в Ньюпорт, а затем по торговым делам в Нью-Йорк…

— Давай, давай, собирайся! А я уже все видела, и раньше тебя, поддразнивала брата Северина, щелкая пальцами перед его носом. — Но я тебе ничего не расскажу!

Ее быстрая речь и привычка прищелкивать пальцами живо напомнили Анжелике город Ла-Рошель, оставшийся в далекой Франции… Ярко светило солнце, и Анжелика постепенно обретала уверенность в своих силах, столь необходимых для встречи с Голдсборо и его дамами.

Узы, связывавшие ее с большинством поселенцев, французскими гугенотами из Ла-Рошели, были тесны и неразрывны, хотя и весьма противоречивы, и можно было заранее сказать, что такими они и останутся. До сих пор ее упрекали в том, что она заставила их подняться на борт корабля Жоффрея де Пейрака, который в их глазах продолжал оставаться пиратом. Когда они взбунтовались против Жоффрея и потерпели поражение, ей пришлось на коленях молить его сохранить им жизнь, поэтому они и ее считали достойной веревки.

К тому же ее обвиняли в любовной связи с Золотой Бородой, а она, вместо того, чтобы скрыть свой позор я поменьше высовываться в подобных обстоятельствах, продолжала ходить с гордо поднятой головой, что по их меркам считалось невероятной наглостью. Впрочем, она давно знала — как бы она ни поступила, в их глазах ее поведение всегда будет вызывающим.

Пока «Радуга» бросала якорь на рейде, Анжелика поднесла к глазам бинокль и направила его на берег. И сразу, в первых рядах встречающих, она увидела тех, кого называли когда-то первыми дамами Ла-Рошели. Они держались обособленно, их можно было узнать по темным платьям и ослепительно белым чепцам. Теперь они стали первыми дамами Голдсборо, и остальные обитатели поселка, гораздо более многочисленные, на их фоне казались жалкой мелюзгой.

Анжелика любила их за все, что им довелось пережить вместе; ей хотелось понравиться им, получить их одобрение, но она знала, что в их глазах всегда будет заслуживать упрека. Хотя в Ла-Рошели она предстала перед ними в облике скромной служанки и лишь позднее обрела свое истинное обличье высокородной дамы, это не меняет дела, охотно объясняла властная госпожа Маниголь. Была ли Анжелика служанкой Габриеля Берна или женой пирата, которому они обязаны своим спасением и водворением в Новом Свете, она всегда оставалась властной, дерзкой и высокомерной и никогда не видела в них, гугенотах из Ла-Рошели, людей серьезных, способных самим решать свою судьбу.

Но так же хорошо знала Анжелика, что после нескольких дней ожесточенных споров, они все придут к выводу, что ее все равно не изменишь и не исправишь. В который раз они признают, что ум ее резко отличен от их ума, и трения и непонимание между ними неизбежны, тем более что женщина она своенравная, вызывающе независимая, и это не может их не беспокоить.

Однако, несмотря на все рассуждения, женщины придут к выводу, что все они очень любят ее, госпожу Анжелику из Ла-Рошели или из Голдсборо, любят такой, какая она есть, и, честно говоря, не хотели бы видеть ее другой. И все они очень рады приветствовать ее у себя.

Первая встреча всегда бывала трудной. Вот и сейчас: напрасно она причинила себе и всем окружающим столько хлопот, стараясь обставить свой приезд как можно скромнее и незаметнее. Она сразу же почувствовала, что ее прибытие нарушило их размеренное существование. В конечном счете, она начинала понимать, что ничего не может изменить, и вряд ли когда-нибудь станет по-иному. Сама того не желая, она, несмотря на множество ссор, заняла в их суровых сердцах, не склонных к снисходительности и не поддающихся соблазнам, такое важное место, на котором ее никто не мог заменить.

«Чем я провинилась перед небом, что те, кого я люблю и кто отвечает мне взаимностью, чаще всего доставляют мне множество неприятностей и хлопот? нередко думала Анжелика. — Мужчины бьются из-за меня на поединках, а женщины мгновенно оскорбляются, если я не уделяю каждой из них особого внимания…»

Все, исключая мудрую и кроткую Абигаль, тут же задирали свои унылые носы и поджимали губы, пряча невысказанный упрек, и Анжелике приходилось смиряться, ибо она так и не научилась определять, в чем же ее хотят упрекнуть; и сегодня она была уверена, что, как всегда, доставит им тысячу поводов для недовольства.

Ее предчувствия полностью оправдались.

Дамы сразу же принялись перемывать косточки Рут и Номи. Обе англичанки тотчас же вызвали их недовольство, ибо всем показалось, что они заняли привилегированное место в сердце Анжелики. По той же причине дамы были необычайно любезны с ирландской акушеркой и ее дочерьми, которые держались в стороне от Анжелики.